В джунглях Москвы. Роман - Петр Алешкин

– Я тоже не баловаться хочу, – ответил Чеботарев, глядя на дорогу. – Нравится она мне! Давно нравится… Женится, что ли, он на ней? Ему еще в армию сходить надо, а за это время она все равно замуж выйдет… Так лучше я на ней женюсь, чем она кому-то достанется…

Мысль о женитьбе на Вале пришла Чеботареву минуту назад после замечания Скворца и очень ему понравилась. Как же он раньше об этом не подумал? Ванек-то еще сопляк! Семь девок сменит до женитьбы… На душе Чеботарева вдруг стало светло и приятно, словно он и впрямь выиграл в спортлото приличную сумму. Как же это раньше ему в голову не приходило, спрашивал он сам себя, радостно улыбаясь. Подумывать о женитьбе Петька стал после того, как побывал в квартире Андрея Пузанова на центральной усадьбе. Квартира у него была двухкомнатная в новом двухэтажном доме, обстановка городская: гарнитур, холодильник, ковер на полу, телевизор и даже маленький низкий столик с журналами «Крокодил» и «Смена». Больше всего понравился Чеботареву столик с журналами и кресло рядышком. Пришел с работы, помылся в ванной, уселся в кресло возле столика и листай журналы, прислушиваясь, как позвякивает посудой на кухне жена. Или на диван ложись и играй с маленькой дочкой. А после ужина всей семьей телевизор смотреть! Чем не жизнь! Кстати, когда Чеботарев пришел к приятелю, он вместе с женой и дочкой телевизор смотрели. Вот тогда-то и защемила у Петьки душа! Да к тому же председатель намекнул ему, что, мол, двухкомнатную сразу выделит, если он женится. Третий дом на центральной усадьбе возводят. Масловка-то, деревня Петькина, последние годы доживает, все равно переезжать надо… Вот и стал он присматриваться к девчатам. Сначала приглянулась ему медсестра, но она вышла замуж за Славика Захарова, тоже шофера. Потом в деревне появилась Вера, продавщица. Долго увивался вокруг нее Чеботарев, но она ни в какую! Уперлась, и все! Валя ему нравилась давно. Без улыбочки, без шуточки в ее адрес мимо пройти не мог. Но все это так, несерьезно. Может, потому, что дружила она с Егоркиным, а они вроде считались приятелями, хотя Петька два года назад вернулся из армии, а Ванек еще ждал призыва. И только теперь, когда Скворец упрекнул Чеботарева и он начал оправдываться, ему в голову пришла такая чудесная мысль. Как же это он раньше не додумался? Ай-яй-яй! Грудь Петьки распирало от ликования, словно Валя уже дала согласие стать его женой. Теперь-то, он знал, жизнь его пойдет совсем по-иному! Теперь-то он может и Скворца с его Тамарочкой опередить!

Колька Скворец гулял со своей бывшей одноклассницей. Дело у них шло к свадьбе. Они подумывали сыграть ее зимой. Но ни Тамарочкины, ни Колькины родители об этом еще не знали.

4

Варюнька ела щи, а мать сидела напротив, горестно подперев щеку кулачком, и рассказывала о проделках сына:

– А на прошлой неделе что учудил! Бригадиру нашему, Сундуку, написал, что в карты его проиграли…

Варюнька поднесла ложку ко рту и застыла, глядя удивленно на мать.

– Да, вот так! Это Кузьмич, конюх, подучил их…

В деревне не любили бригадира. Прозвище у него было Сундук. Человек он упрямый, вздумает что, прав ли, не прав, а на своем стоит, в сторону не свернет, не уступит. Покричать любит, чуть что не по нем, так и поехал – не остановишь! Но эти грешки люди прощали, дело он свое знал. Не прощали иного: путал он частенько колхозное добро со своим, а других за это судил строго. Однажды ночью встретил Кузьмича, колхозного конюха, с мешком силоса, и пришлось тому водкой откупаться. Кузьмич, пользуясь тем, что на Сундука многие обиду держали, через некоторое время вечером за игрой в домино подговорил ребят в виде шутки написать бригадиру послание. Писать взялся Ванек. Ему под общий хохот стали диктовать письмо, предлагая разные варианты. Но Егоркин избрал сухой текст, без лишних слов и эмоций. Изменяя почерк, написал бригадиру, что его проиграли в карты и спасти может только отказ от бригадирства. Сундук получил письмо и в тот же день принес председателю заявление об уходе. Председатель посмеялся над ним и порвал заявление. Сундук остался бригадиром, но, как стемнеет, торопился домой, в поле не задерживался… А через неделю все выплыло. Проболтался кто-то. Разъяренный Сундук ворвался утром в избу Егоркиных. Ванек, увидев бригадира, сразу понял, что к чему. Бригадир здоров был когда-то, но теперь силы были не те, и ловкость пропала, одна злость осталась. Первый натиск Егоркин выдержал без особого труда, а потом мать вмешалась.

Мать, рассказывая о шалостях Ванька, печально качала головой.

– Он так и в армию не попадет, нет! В тюрьме скорей окажется…

У Варюньки от возмущения пропал аппетит. Ей не терпелось увидеть брата, пока не остыла. Ишь что творит, что выделывает!

– Ничего, завтра увезу! – строго проговорила она. – Не надо было тебе летом его в деревне удерживать, когда в институт не поступил. Ведь он рвался на завод…

– Жалко вас все, – вздохнула мать. – Хочется как лучше. Ведь ему в армию скоро…

Она вдруг засомневалась, правильно ли делает, отправляя сына в город. А вдруг он там в шайку какую попадет, запьет еще? Братья-то ее по отцу там, в Москве, отчаянными выросли. Старший Степка из тюрьмы в тюрьму перепрыгивает. Эх-хе-хе! Знать бы, где лучше? Мать представила, как она будет коротать одна длинные, зимние ночи, ждать в полудреме из клуба сына, забыв, что его нет, что он далеко. Да и ему каково ль будет там, среди чужих людей! Кто поворчит на него, удержит от дурного поступка? Мать представила все это и загрустила, запечалилась.

– Вот он, явился! – всхлипнув вдруг, проговорила она и промокнула глаза кончиком белого застиранного платка.

Варюнька выглянула в окно. К крыльцу, чересчур старательно обходя лужу, которая всегда появлялась под окнами избы после дождя и весной, когда таял снег, неторопливо шел, будто крался, выбирая куда ступить, длинный и по-мальчишески худой брат. Подойдя к крыльцу, он кинул быстрый взгляд в окошко, взялся рукой за столб и, наклонив голову, начал чистить подошвы сапог о железный обод колеса от комбайна, специально для этого лежащий около крыльца. Длинные прямые волосы, спадая на щеки, закрывали лицо «Дубинушка непутевая!» – хмуро думала Варюнька, готовясь накинуться на брата, как только он переступит порог.

Но Ванек не торопился. Он старательно очистил сапоги от грязи, осмотрел их со всех сторон и вдруг повернулся и побрел за сарай, присевший на одну сторону, отчего его дверь сильно перекосилась. Жалкий вид сарая сейчас остро бросился Егоркину в глаза. Он нахмурился и отвернулся, словно избегая его осуждающего взгляда. Весной завалится, подумал он, а мать одна ничего не сделает. Раньше надо было думать. Прохудившуюся крышу уборной он тоже раньше не замечал, вернее, она как-то не задевала душу. Уборную он построил сам три года назад, перед намечавшейся свадьбой Варюньки и Кольки Хомякова.

Хомякова в их семье уважали. Он в то время заканчивал институт, а ухаживать за Варюнькой начал, когда они еще учились в школе. Она тогда обидно, порой даже грубо подсмеивалась над ним. Но Колька все равно тянулся и тянулся к ней. Варюнька, добрая и отзывчивая дома и с подругами, с ним становилась капризной, ехидничала. Хомяков в таких случаях краснел, мрачнел и, подавленный, отходил от нее. Некоторое время старался избегать Варюньки, но вскоре незаметно оказывался рядом. После школы Колька поступил в институт и уехал в Москву. Он был старше на два года. Она заскучала, и когда Колька приезжал на праздники, становилась с ним кроткой и ласковой.

Окончив школу, Варюнька уехала в Москву и устроилась работать на фабрику. Дело шло к свадьбе, но Колька Хомяков вдруг поразил всю деревню: получив диплом, расписался с москвичкой, своей однокурсницей.

– Хватит тебе шуметь! – попытался остановить Ванек сестру, которая начала возмущенно отчитывать его, едва он появился на пороге. – Сам все знаю!

– Знаешь, а что же делаешь! Мать-то, смотри, из-за тебя еле ходить стала! Тебе кормить ее надо, а ты все норовишь за ее спину спрятаться! – кричала Варюнька. Она чувствовала, что слова ее не доходят до брата, и старалась распалить себя. Но, странно, злиться ей не хотелось. Понимала, что не совсем права.

– Хватит гудеть! Раз в год приедет – и сразу гу-гу-гу! – Ванек подошел к сестре, сел рядом и попытался обнять. – Ну и свекровка из тебя выйдет!

Варюнька сбросила его руку с плеча, но смягчилась.

– Бригадир чем тебе не угодил, а? – спросила она, стараясь говорить как можно строже. Нахмурила брови и отодвинулась от брата.

Ванек, не обращая внимания на слова и тон сестры, вновь попытался обнять ее, говоря:

– А ты, сеструха, как помидор стала. Круглая, румяная. Скоро мне подушки в город везти?

Мать вдруг засмеялась, вытирая мокрые глаза платком.